Гонец кивает, взглядом просит у меня прощения и исчезает. Мы молчим.

Идем к окну, смотрим на всадника, догоняющего обоз, который все еще тащится по дороге вдоль реки, потом он исчезает из виду. А король и Анна, верно, рука в руке распевают песни, уже далеко впереди на дороге к Вудстоку.

— Никогда не думала, что все так закончится, — говорит Екатерина слабым голосом. — Представить себе не могла, он меня бросит, даже не попрощавшись.

Это было славное лето, и для меня, и для детей. Генриху исполнилось пять, его сестре — семь, я решила — пора им купить пони, каждому своего собственного. Но в деревне не найти пару хороших пони, маленьких и послушных. Я пожаловалась во время нашего путешествия в Гевер Уильяму Стаффорду и поэтому не слишком удивилась, когда через неделю он вернулся без приглашения, прискакал на стройном охотничьем коне, ведя в поводу двух маленьких толстеньких пони — по одному с каждой стороны.

Мы с детьми гуляли в лугах около рва. Я помахала Уильяму, он свернул с дороги и вдоль рва подъехал к нам. Увидев пони, Генрих и Екатерина запрыгали от восторга.

— Не торопитесь, — предупредила я. — Подождем и посмотрим. Так ли они хороши, захотим ли мы их купить?

— Похвальная осторожность! Я ведь известный барышник.

Уильям Стаффорд слез с седла, поднес мою руку к губам.

— Где вы их отыскали?

Екатерина уже взяла за повод маленького серого пони, гладит ему нос. Генрих прятался за моей юбкой, только карие глазенки блестят — смесь восторга и страха.

— Представьте себе, нашел на пороге, — протянул Уильям Стаффорд лениво. — Могу отправить обратно, если не подходят.

У меня за спиной раздался протестующий вопль:

— Не надо!

Уильям Стаффорд опустился на одно колено, чтобы оказаться на одном уровне с сияющей мордашкой моего сына.

— Выходи, мальчик! — сказал добродушно. — У матери за спиной наездником не станешь.

— А он не кусается?

— Будешь кормить с ладони, — объяснил Уильям, — тогда не укусит.

Раскрыл мальчику ладошку, показал, как лошадь щиплет траву.

— А он может скакать галопом? — спросила Екатерина. — Как мамина лошадка?

— Ну, не так быстро, но может. А еще он умеет прыгать.

— Я смогу с ним прыгать? — У Генриха глаза как блюдца.

Уильям выпрямился, улыбнулся мне:

— Сначала научитесь просто сидеть на пони, ездить шагом, рысью и легким галопом. А уж потом — состязания и прыжки.

— Вы меня научите? — спросила Екатерина. — Пожалуйста! Оставайтесь на все лето и поучите нас ездить верхом.

Его улыбка стала откровенно победной.

— Мне бы и самому хотелось. Если ваша мама позволит…

Дети тут же повернулись ко мне.

— Скажи „да“, — умоляла Екатерина.

— Пожалуйста! — ныл Генрих.

— Я и сама смогу научить вас ездить верхом, — запротестовала я.

— Но не для состязаний же! — воскликнул мой сын. — Ты ездишь в дамском седле, а мне нужно мужское. Я же мальчик, а когда вырасту, стану мужчиной!

Генрих приплясывает на одном месте, а Уильям смотрит на меня поверх его головенки.

— Что скажете, леди Кэри? Можно мне остаться на лето и поучить вашего сына ездить в мужском седле?

Мне, кажется, удалось скрыть смущение.

— Что ж, очень хорошо, если вам так хочется. Скажите там, в доме, чтобы вам приготовили комнату.

Каждое утро мы часами гуляем, дети, шагом, на своих новых пони. А после обеда выводим пони на длинных поводьях, они идут по кругу, сначала шагом, потом рысью и галопом, а дети прилипают к своим седлам как репейники.

Уильям бесконечно терпелив с ними. Каждый день дети узнают что-нибудь новенькое, но я подозреваю — он сознательно не слишком торопится. Пусть научатся хорошенько держаться в седле к концу лета, но не раньше.

— А что, своего дома у вас нет? — не слишком доброжелательно спросила я как-то вечером.

Мы возвращаемся в замок, ведя в поводу каждый своего пони. Солнце садится, башенки на фоне заката придают дому вид сказочного замка, окошки мерцают розовым светом.

— Мой отец живет в Нортгемптоне.

— Вы единственный сын?

Ключевой вопрос.

— Нет, я второй сын, миледи, и ни на что не годен. Но собираюсь купить маленькую ферму в Эссексе. Есть у меня такая задумка — стать землевладельцем.

— А где вы деньги возьмете? Вряд ли у дяди на службе много заработаешь.

— Я был моряком и несколько лет назад получил вознаграждение, для начала хватит. Хорошо бы найти женщину, которая захочет поселиться в славном домике посреди собственных полей, и знать — ни королевская власть, ни королевская злоба ее не достанет.

— Король достанет где угодно, иначе он не был бы королем.

— Так-то оно так, но можно сделаться таким ничтожным, что тобой никто не заинтересуется. Единственная опасность — ваш сын. Он всегда будет на виду, пока считается претендентом на трон.

— Если Анна родит мальчика, мой будет не нужен.

Сама не понимая как, я не просто иду с ним в ногу, я уже следую его мечтам.

Он продолжает, ловко стараясь не спугнуть меня.

— Больше того, она захочет удалить его от двора. Он сможет расти с нами, мы воспитаем из него деревенского сквайра. Неплохая жизнь для мужчины. Может, самая лучшая. Не люблю я двор. А в последние годы вообще не знаешь, на каком ты свете.

Вот и подъемный мост. В согласии мы помогаем детям спешиться. Екатерина и Генрих несутся прямо домой, а мы с Уильямом ведем пони на конюшню. Двое парней выбегают и забирают у нас пони.

— Придете обедать? — спрашиваю как ни в чем не бывало.

— Разумеется. — Он отвешивает поклон, отходит.

Только в спальне, преклонив колени для молитвы на ночь, обнаружив, что мои мысли блуждают где-то далеко, поняла я, что позволила ему говорить с собой как будто и впрямь мечтаю о славном домике посреди полей с Уильямом в супружеской постели.

Дорогая Мария!

Осенью мы возвращаемся в Ричмонд, а на зиму поедем в Гринвич. Королева больше никогда не будет жить с королем под одной крышей. Она направляется в Мор, старый дом Уолси в Хартфордшире. Король оставляет ей собственный двор, так что ей нечего жаловаться на дурное обращение.

Ты больше не ее придворная дама, отныне ты на службе у меня.

Мы с королем уверены — Папа в ужасе от того, что король может сделать с английской церковью. Он конечно же вынесет решение в нашу пользу, как только осенью вновь соберется суд. А я надеюсь на венчание осенью и сразу же — коронация. Почти все готово — и ненависть за ненависть.